Мои учителя и наставники. Признание в любви
Но самый любимый из наставников — Иван Васильевич Папенко. Художник-график, по распределению попавший к нам в город из Курска, он открыл в Доме пионеров художественную студию, поскольку тогда в городе еще не существовало художественных школ.
Я уже была к тому времени приличным копиистом, но, оказалось, вовсе не умела рисовать сама. А Иван Васильевич четыре раза в неделю учил нас рисованию с натуры, развитию творческого воображения, знакомству с разными техниками — ну, ладно еще линогравюра, но вот гравировка резцом по дереву или металлу?
из цветной бумаги
Офорты, рельефы, барельефы и горельефы, мозаики, обучающие поездки на Хайтинскую фарфоровую фабрику, пленэры по городу, живописные техники, — где бы всему этому обучились обычные черемховские ребятишки? А кроме того, ненавязчиво так, мы рисовали и слушали его рассказы о художниках, смотрели, как сейчас бы сказали, бесконечные презентации и научились сходу различать не только эпоху, страну, вид искусства и художника, но и могли определить отличия, скажем, стилей мастеров импрессионизма с почти одинаковыми фамилиями: Клода Моне и Эдуарда Мане.
Кстати, раньше была такая форма квалификационного зачета в Доме пионеров, когда успешно освоившему весь полный курс обучения и способному передать свои умения и навыки другим кружковцам, присваивалось почетное звание пионера-инструктора с вручением удостоверения с фотографией. У меня, например, было таких удостоверений три: пионер-инструктор по драматическому искусству и дважды — по изобразительному.
Когда я осталась одна, моя соседка по площадке, учительница английского языка школы № 1 на пенсии — Ия Александровна Сурина — стала моей учительницей жизни. У нас не было телевизора, и я почти каждый вечер ходила к ней в гости. Ни разу мне не намекнули на занятость, всегда с радостью встречали, и мы, обсуждая фильм или передачу, почти на-равных беседовали. Главное, что дала мне Ия Александровна (и это было сделано очень вовремя): убежденность в правиле айсберга. Это когда, заполнив знаниями три четверти объема личностного мировоззрения, ты можешь пользоваться при общении с людьми лишь четвертью. Но глубинная часть айсберга по имени Я позволит тебе не утонуть и не растаять от любого света и тепла наружного солнца, а следовать дальше, путешествуя к новым и новым морям.
Ия Александровна говорила:
Запомни, Лена, базис человеческой личности формируется в период с двенадцати до семнадцати-восемнадцати лет, сумей максимально воспользоваться этим временем — потом уже будет поздно.
И я успела, за что низкий поклон Ие Александровне. Кстати, такие чудеса дрессуры, что демонстрировала нам она, были встречены мною лишь один раз в жизни. К примеру, у нее был черный кот Василий, с которым, как и в последующем — со шпицем Мэри, она общалась только на английском — «А чтобы язык не забыть!». Так вот, этот Василий умел открывать дверь ключом (почти как шимпанзе в фильме «Полосатый рейс»), ходил с хозяйкой в магазин и, сидя в сетке, выбирал особым МЯУ! понравившийся сорт рыбы.
Ия Александровна не учила меня дополнительно английскому, хотя к ней приходили иногда ученики, она говорила: «Английский, французский, или еще какой — неважно, важно — что у тебя внутри. Захочешь — и сама все освоишь. Главное — захотеть и довести до конца«.
Университет тоже многому научил меня. Нет, не о профессиональном объеме. А вот как раз потому, что объем этот иной раз был абсолютно необъятным (мы подсчитали однажды — ежедневно надо было только художественной литературы прочесть 900 страниц, кроме занятий с восьми до четырех, подготовки к семинарам, коллёквиумам, языкам и прочее, и прочее), — мы четко уяснили: нельзя объять необъятное. Но, вместе с тем, пришлось вновь вспомнить навык скоростного чтения, хотя на первом курсе нас приучили забыть читать быстро, а — тщательно и анализируя.
Главный педагог после школы, которого я считаю вот прямо своим Учителем — Надежда Степановна Тендитник. Единственная из наших профессоров, с кем я общалась и после филфака. Единственный преподаватель, кто профессионально обучил критике и свободе мысли.
Спасибо, Надежда Степановна!
Свобода — это еще один основополагающий камень в базис того самого айсберга. Вначале даже льстило, когда очень немногих из нас она включила в число кинокритиков, и мы могли заранее, до всех иркутян, просматривать новые фильмы в специальном просмотровом зале кинофонда, а потом писать статьи об этих фильмах, а потом с затаенной гордостью читать их в газетке «Спутник кинозрителя». И еще. Я перестала бояться или стесняться кого бы то ни было, при обращении к творчеству любого авторитета.
Вот уже сколько много вспомнила я своих настоящих учителей, щедрых, дарящих главные свои знания просто так. Но с которыми я соприкасалась в определенные периоды жизни.
И все же, нельзя не сказать об Ангелине Викторовне Богодаровой. Я помню, еще до школы, мы приходили к ней с мамой, потом — с тетей Люсей Ермольевой, потом — с тетей Надей. А потом вдруг я вновь оказалась в родном городе, и неожиданно для себя пришла к Ангелине Викторовне уже сама. И все. Такая случилась лепка и корректировка меня, вначале фыркающей, затем прислушивающейся и вглядывающейся в огромный, пульсирующий светом, мощной внутренней силы с несгибаемым стержнем — феномен личности Ангелины Викторовны. Она научила меня спускаться с небес на землю, то есть, проще говоря, научиться жить, не изменяя своим нравственным принципам в предлагаемых обстоятельствах.
А свобода — что свобода? Границы определяем мы сами, разве нет?
