От заимки до города

Говорят, мысли материализуемы, и, учитывая множество случившихся в последнее время нежданно-ожидаемых событий, связанных с историей города, мы склонны в это верить. Судите сами: в 2023 году Черемховскому поселению исполняется 280 лет (это если вести отсчет от официальной даты размещения здесь в 1743 году почтового станца). Но, если обратиться к истории межострожного сообщения (когда от Бельского острога на реке Белой конный путь к Идинскому острогу на реке Ангаре занимал два дня конного пути с остановкой на ночлег в зимовье Черемуховой пади), место будущего Черемхово уже было обжито русскими как минимум полвека: от начала девяностых годов семнадцатого века до обустройства станца на тракте к середине восемнадцатого.

Но сегодня мы обратимся к исследованию условий разрастания трактового села и создания предпосылок для формирования уже городских границ Черемхово. Перед нами три карты с разницей в сто лет.

Глядя на среднюю, мы понимаем, что такое обособленное поселение строго вдоль тракта вряд ли отражало реальную картину разрастания черемховской слободы: конечно, кроме изб ямщиков, указанных на плане начала 19 века, обязательно существовали крестьянские хозяйства вокруг — ну надо же было кормиться чем-то и самим ямщикам, и проезжающим по тракту. Какие-то из таких старожильческих поселений, известных и сегодня, мы видим на карте 1797 года. Это: Бельск (в конце восемнадцатого века его еще обозначали не как село, а по-прежнему: острогом), все три Булая — Верхний, Средний и Нижний (дивимся полноводности ныне высохшей реки Булай), Узкий Луг, Холмушино и другие. Но вот возле самой Черемховской станции никаких сколько-нибудь значимых поселений не обозначено.

Зато через сто лет, в начале двадцатого века (карта № 3), таких поселений насчитывается уже более пятидесяти. Между тем, изучая Списки населенных мест Иркутской губернии (а затем и области), начиная с 1893 года, мы обнаруживаем даты образования, явно указывающие на начало девятнадцатого века. Но, поскольку многие из таких селений имели форму недавнего выселка, а точнее — характерной для Сибири заимки, не было смысла фиксировать столь незначительные крестьянские образования, тем более, часто имевшие поначалу задачи сезонного функционирования.

Именно притрактовые заимки, многие из которых исчезли с расширением угольных разработок, а некоторые вошли впоследствии в черту города, всегда питали село Черемховское не только продуктами крестьянской деятельности. Сами жители заимок, относящихся к Черемховской волости, будучи крестьянами не бедными, вкладывали излишки средств как в ямщину, так и в приобретение, а затем в перепродажу угольных наделов с целью получения прибыли.

Но такая всем известная состоятельность крестьян-старожилов, отделившихся от массовых поселений, не всегда служила гарантом безопасности.

---

История музейной фотографии

Вот уже четыре года, с тех пор как образовался нынешний музей истории города Черемхово, это старое фото, в большой деревянной раме, страшное и одновременно притягивающее, побуждало нас выдвигать разные версии зафиксированного на нем происходящего.

Одно было ясно: это массовые похороны, а точнее — момент прощания у церковного выхода. Судя по одежде людей на фотографии, время события — начало прошлого века. Заметен и социальный статус большинства присутствующих: это крестьяне и рабочие. Возможно, шахтеры? А может, это похороны погибших при обвале в одной из шахт? Как мы знаем, похороны шахтера Баканова, погибшего на шахте Рассушина, стали поводом для массовой демонстрации и даже столкновения с властями. И отправной точкой для старта рабочего протестного движения, подпитываемого после начала Русско-Японской войны политическими ссыльными, переведенными из Александровского централа на черемховские угольные копи.

Так, может, нам известны не все случаи шахтерских похорон, ставших политическим событием?
В общем, мы искали подтверждения своим догадкам в музейном архиве и дореволюционных печатных источниках, но — увы, все они так и не были подтверждены. И тут, при подготовке выставки по истории черемховского православия, мы обнаруживаем в музейных записях следующее: «На фото — похороны вырезанной в 1918 году на заимке Огородникова семьи из пяти человек». Вот это да…
Стали искать на картах, и — вот она, эта заимка, совсем недалеко от Черемхово.

Мы узнали главное, но вопросов стало еще больше: кто эти люди на фото? Почему случилась такая трагедия? Наконец, живут ли сейчас потомки выходцев с этой заимки? Почему это название — Огородникова — исчезло с карты черемховских окрестностей, но не вошло в состав города? Именно эта старая фотография стала отправной точкой нашего детального исследования истории поселений Черемховской волости, многие из которых названы по фамилии основателей, и эти фамилии часто встречаются у черемховских жителей. Конечно, результаты этого исследования будут опубликованы в отдельной статье, а мы продолжаем рассказ о заимке Огородникова.

В ходе оформления ныне действующей выставки «Сияние русской духовности» мы подружились с отцом Николаем, настоятелем Свято-Никольского храма, консультируясь с ним по наполнению экспозиции. Показали и это страшное фото.

• Это — почти единственное фото, где, пусть и фрагментарно, запечатлена утраченная Казанская церковь. Можем ли мы представить этот подлинник на выставке, насколько это будет этично?
• Почему нет? Это христианские похороны, прощание после отпевания в храме по православному обычаю, вот — крест, вот иконы в каждом гробе. Вполне возможно.

Мы прислушались к рекомендации священника, но все же положили это фото не на совсем заметное место. И тут происходит следующее.

---

Продолжение истории Огородниковой заимки

Неожиданно к нам в музей приезжает Виктор Иннокентьевич Огородников. Неужели тот самый — потомок выходцев с заимки Огородникова?

• Да, конечно, и собираю материалы для книги по истории своего рода — русских старожилов Приангарья. Может, что-то есть и у вас?
• Хм, — хитро ухмыльнулись мы, — сидите крепче. Вы видели когда-нибудь эту фотографию?

Да-а, надо было видеть выражение лица нашего гостя в тот момент.

• Ну, вы меня удивили. Вот — мой дед, я узнал его сразу, он здесь еще молодой, а я вырос с ним и помню его очень хорошо. Он никогда не рассказывал об этой трагедии. Но я знаю об этом из архивных записей. И вот — прямое доказательство — подлинная фотография.

И Виктор Иннокентьевич поведал нам историю, случившуюся на родовой заимке 105 лет назад.

9 сентября 1918 года произошла трагедия, которая потрясла не только жителей заимки Огородникова, но и соседних деревень.

В тот день на заимке в дом Ивана Капитоновича Огородникова ворвались неизвестные и зверски убили всех, кто находился в доме. Среди погибших были установлены — Иван Капитонович Огородников, 45 лет, его жена Анастасия Ивановна, 47 лет, их сын Василий, 22 лет, и жена Василия, Татьяна, также 22 лет. Кроме того, трагедия коснулась семьи Корякиных: их дочь Клавдия, 11 лет, находившаяся в доме Ивана Капитоновича, была убита бандитами, вероятно, как  случайный свидетель преступления . 

12 сентября 1918 года в церкви состоялось отпевание жертв нападения. На фотографии отображен момент прощания родственников с погибшими Огородниковыми перед их погребением.

Семья Ивана Капитоновича Огородникова, как и их предки, занималась землепашеством, выращивала рожь, пшеницу, овес. Иван Капитонович являлся родным братом моего прадеда Огородникова Степана Капитоновича, также проживавшего на заимке Огородникова.

---

В глубь веков

Вот это история… Люди, события, даты, место, — все сошлось в ней, а мы получили ответы на все наши, казалось, безнадежные вопросы. Разве не чудо? Впрочем, в ходе нашей выставки — это только одна из многих удивительных случайностей, которые иначе как чудом не назовешь.

Но встреча с Виктором Иннокентьевичем подтолкнула нас к новому витку исследований, ведь история заимки и людей, напрямую связанных с историей города, — наша прямая задача.

Рассказывая о собранных по истории своего рода материалах, наш собеседник говорил о нескольких заимках Огородникова и упомянул самое первое фамильное поселение, когда-то, в 17 веке, располагавшееся на одном из островов Ангары недалеко от Братска.

Вот это да. Значит, первые Огородниковы (и об этом напрямую говорит расселение по Ангаре, причем, чем ближе к Енисею — тем старше по времени), вполне вероятно, являлись выходцами с Русского Севера. Мы вплотную занимались исследованиями культурной и географической принадлежности черемховских первопоселенцев в прошлом году, в рамках проекта «Истоки русской культуры земли Черемховской», ставшего победителем конкурса 2023-1 Президентского фонда культурных иницатив.

Поэтому мы сразу же обратились к одному из основных научных источников: исследованию периода русской колонизации Восточной Сибири 17-18 веков удивительным ученым — историком и экономистом — Вадимом Николаевича Шерстобоевым — «Илимской пашне».

Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Т. I. Пашня Илимского воеводства XVII и начала XVIII века — Иркутск : ОГИЗ, 1949.

Первое упоминание фамилии Огородников в архивах Илимского Воеводства относится к концу 17 века, в документах расследования выступления против приказчика Братского острога Христофора Кафтырева. Как следует из допроса от 24 июля 1698 года, к делу приложено несколько писем Кафтырева Пополутову. В одном из них предписывалось:
«Выслать с Наратаева острова Доронкина сына да ему ж (Пополутову) привесть коня, из двух лутеево (лучшего?), которые есть у него; да сани заказные, что заказывал делать; да у Митьки Кривого сани. Да взять у Огородникова сани.« — с. 215.

То есть, к концу 17 века в Братске был известен состоятельный крестьянин Огородников.

В переписной книге, составленной около 1728 года илимским служилым человеком Тимофеем Баженовым, записаны все крестьяне мужского пола Илимского воеводства и указан их возраст (Россыпь № 75, св. 9, конец книги утрачен).
Бывали случаи, когда в семье имелся более старший родственник,
как 60-летний дядя во дворе Ефима Огородникова (дер. Суворова), дворохозяину было 10 лет, а братьям — 7 лет, 3 года и 1 год, — с. 178

Второе упоминание дает нам много больше информации, мы узнаем возраст четверых детей мужского пола — все они наследники фамилии Огородников, а также дяди и место жительства этой семьи, в которой, по всей видимости, что-то произошло с хозяином — отцом и братом.

На обеих картах с разницей в сто лет эти деревни Суворова обозначены, но на карте 18 века интересно обозначение выделенного от этой деревни хозяйства: «Двор деревни Суворова», хотя впоследствии такие выселки назывались более привычным словом заимка.
Кроме того, к конце 19 века выделенка исчезла с карты, а две ангарские деревни с одинаковым названием стали отличаться друг от друга по расположению на Ангаре: расположенное ниже по течению селение стало Нижней Суворова.

Таким образом, изучая исторические документы, мы видим, на примере одного первопоселенческого рода, как шло движение и расселение на территории Приангарья с севера (Илимское воеводство, Братский острог) на юг, в более теплые и плодородные земли Балаганского уезда и Черемховской волости.

---

Бандитская Сибирь

Исследуя проблему криминализации общества в Восточной Сибири, и в частности, Приангарья в начале 20 века, А. А. Сысоев в статье «Криминальные сообщества Восточной Сибири в начале ХХ столетия: особенности профессионализации и становления организованных структур» отмечает наличие неизбежного преступного влияния, вследствие уголовной ссылки, еще с 18 века.

Критическое положение складывалось на Восточных окраинах Империи. Здесь на бескрайних просторах Восточной Сибири при минимальной плотности населения и фактическом отсутствии крупных промышленных центров уровень уголовной преступности значительно превышал средние показатели по стране.

Иркутский летописец Петр Пежемский, говоря об увеличении криминализации сибирского тракта, рассказывает о случае массового побега ссыльных с Тельминской суконной фабрики.

Подтверждение крестьянской оборонной позиции, выработанной за два века бытования в сибирской деревне, мы получили в 2022 году, записывая сибирские былички как часть фольклора.

Горячкин Григорий Никанорович, родившийся в старинной деревне Большежилкино, расположенной рядом с селом Тельма под Иркутском (откуда чаще всего совершали побеги ссыльные), рассказал об устойчивой традиции как в их семье, так и во всех других домах — крепить векшу (проволоку, по которой бегает по двору собака) не сверху, а снизу.

Татьяна Викторовна Ковальская, известный краевед и большой друг нашего музея, в своей книге «Бельск — село заповедное» описывает воспоминания бельских жителей о бандитах прошлых лет. Вообще, Бельск пользовался дурной славой в трактовых селах еще с 18 века: проезжающие и ямщики больше всего боялись в пути нападения бельских разбойников.

К сожалению, и в начале 20 века имена страшных главарей бандитских шаек шепотом, оглядываясь, произносили жители всех близлежащих к Черемхово заимок и деревень.

Татьяна Викторовна Ковальская. Бельск — село заповедное

Были, конечно, и свои разбойники, воры, шелапутные люди. Тут уже и не по словам, а по архивным данным судить можно. Мировой судья приговаривал на четыре месяца за первую за кражу лошади, за повторную прибавлялись месяцы.

Но были знаменитые, с бандитскими замашками, воры. Таким запомнился Иван Иванович Дарский – вор, купец, ухарь, бандит. Про него говорили разное. Лихо умел делишки обделывать. Бывал лютым Дарский. Брата младшего зарезал из-за наследства. В глухой заимке, в начале двадцатых, вырезал крестьянскую семью Самойловых. Всех подчистую, деньги искал.

Судьба Дарского прослеживается в книге Т. В. Ковальской до самого конца, и на протяжении всей жизни его отличает изощренная тяга к преступной деятельности.

Исчез Иван Иванович из Бельска в конце 20-х годов. Как уголовный преступник, отбывал наказание на строительстве Беломор-Балтийского канала. А затем, как было принято тогда, был переведен в БАМ лаг, где стал заместителем лагеря. БАМ лагерь – это лагерь политических заключенных, это рабочая сила, построившая вторые пути от Байкала до Амура. Начальниками служили самые отъявленные уголовники-преступники, прибывшие с Беломорканала.

Дарский, бельский мироед, единственный настоящий кулак, бандит, кровожадный и беспощадный, пришелся к месту и из уголовника превратился в орудие наказания для иннакомыслящих.

После войны случился еще один эпизод, связанный с Дарским. Один молодой бельский житель после окончания школы милиции получил назначение на Западную Украину. Прибыл в пункт назначения, как водится, явился в исполком. И в кресле руководителя увидел… Ивана Ивановича Дарского, поседевшего, постаревшего. Он, конечно, к нему – здравствуйте, мол, вот где пришлось односельчанам встретиться. Тот ему возражает – ошиблись, мол, меня зовут так-то и так-то. А голос Дарского, да и внешность его. Молодой милиционер его мальцом видел-слышал, а детская память цепкая. Написал он матери письмо в тот же день об этой удивительной встрече , женщина с соседями поделилась новостью, весь Бельск говорил о Дарском.

Вдруг через несколько дней приходит в дом горькая весть — убит милиционер на Западной Украине. Завздыхали, заговорили бельчане — это уж, как пить дать, Дарский постарался.
 
(Ковальская Т.В. Бельск – село заповедное, – с. 120-121)

Рассказы о преступных деяниях Дарского и его сподвижников подтверждаются воспоминаниями других жителей Черемховской волости. Так, в автобиографической книге «Ванька Наташин» Иван Иванович Кулешов, житель села Бажей, представитель двух старожильческих родов: Кулешовых и Бельковых, — рассказывает о встречах как с самим Дарским, так и с его ближайшим подельником Слесаревским.

… Гость с седой бородой был сам Слесаревский, близкий друг самого Дарского, по грабежам и убийствам, о котором в народе ходило много зверских и страшных слухов. Ванька его увидел в первый раз, он много пил самогонки, бахвалился, вел себя нахально, свободно рассказывал свои преступные похождения и наводил страх и ужас, да такой, что у Ваньки вытеснило все, произошедшее с Игнашкой (которого убили накануне). И он стал слушать этого наглого и уверенного в том, что ему здесь никто ничего не сделает.

На месте он спокойно не сидел, беспрерывно двигался, жестикулировал не только руками, соскакивал, выгибался, строил рожи своим непривлекательным лицом. Рассказывал он о сильном, выносливом коне по кличке Пророк, на котором они с Дарским выезжали на «паужны», это время между обедом и ужином, в сторону Балаганска с бурятским населением, верст за восемьдесят и больше. «Погостюем, – как он скромно выражался, – у бурят (то есть, ограбят), и утром дома».

Иван Иванович свидетельствует о разбойном промысле Дарского и Слесаревского, грабивших как богатых бурят, так и любых жителей, которым посчастливилось разбогатеть, например, прибывших с золотых приисков. Интересна прямо-таки живописная картина «освобождения» бывшего золотоискателя от привезенного золота, описанная И. И. Кулешовым.

Отец Ваньки относился к бандитам с презрением и не боялся. И мог сказать в глаза что угодно. Первый раз спросил, когда Слесаревский рассказывал, как они убивали китайцев, приезжавших с золотом с приисков. Эта история известна была народу. Там гибли не одни китайцы, а всякие. Слесаревский, стараясь оправдаться, рассказывал историю о том, как разбогатевшие на приисках старатели, приехав в Черемхово, кутили, не зная куда тратить деньги, стремясь «очиститься». Вот тут-то добровольные «помощнички» из банды Дарского им и помогали.

«Выглядел такой «герой» отменно от местного населения. Из дорогого материала широченные шаровары на нем, лакированные, со сборками, сапоги, шелковая рубашка с золотыми пуговицами, шелковый, с кистями, пояс, сопровождает его легкомысленная и разнообразная толпа, в ожидании поживы. Достается она в разном виде, как герой придумает. Вот он запустит в шаровары в карман руку, вытащит горсть монет и скомандует: «Кидаю на драку!» Полетят монеты в толпу, поднимется возня, хватают монеты, с пылью прячут в рот, чтоб другой не отобрал, начнется драка, разобьются в кровь, а герою весело. Или найдет желающих биться на кулаки, бороться, а потом щедро плотит победителям. Бывает, что не захочет идти в ворота, заставит рядом с ними разобрать забор, ставит за это водку и деньги. Покупает кусками целыми дешевого ситца, берет лихого извозчика, заставит гнать лошадей сколь есть духу по улице, кусок ситца возьмет за край сначала и выкинет сзади повозки, кусок разматывается, стелется по дороге. Набегают бабы, начинается свалка, хватают, рвут, дерутся, а приискатель доволен. Вот так очистится до последнего гроша, и снова – на прииск.»

Вот мы и договорились с хозяином, что, как прибудет кто стоящий, есть деньги, золото, он нам даст знать. В условленный час прибудем, постучим, хозяин отправит его открыть дверь. Ну, мы его это – в шурф старый или похороним, если не поленимся, а хозяин после выдаст наличие, и ему доля останется. Но впоследствии хозяин начал не честно служить: схороним душу, а получать нечего, пришлось и его, сначала потребовали накопленное. А потом уж…

Вот тут Ванькин отец и спросил: «И как это тебя земля-то носит, а?»

Много еще разных историй выслеживания и выбивания денег из крестьян и черемховских жителей описывает в своих воспоминаниях Иван Иванович Кулешов. В том числе, не гнушавшихся убийством целых семей.

Так может, и на заимке Огородникова в 1918 году побывала банда Дарского, добиваясь выдачи денег и не оставляя в живых никого из свидетелей?

Как рассказывает наш гость Виктор Иннокентьевич Огородников, с появлением которого в музее началось исследование истории заимок и деревень Черемховской волости, бандиты впоследствии приезжали с угрозами и в семью его деда на ту же заимку Огородникова. Пришлось деду, чтобы сохранить жизнь близких, уволиться с шахты и перевезти всю семью подальше за Байкал, и только после установления Советской власти и уничтожения банд в Черемховском районе вернуться в Черемхово.

А заимки Огородникова, и первая, и вторая, не избежали участи многих мелких поселений вокруг шахтерского города: первая Огородникова ушла под разработки Сафроновского разреза, вторая Огородникова — под разработки Южного разреза.

Вот о такой судьбе старожильческих черемховских поселений и их жителей мы узнали, прикоснувшись к истории одного музейного предмета — фотографии 1818 года.

---