Кузнецовы — изначальный род Бельска

Летом 2022 года наш музей побывал в экспедиции в рамках проекта «Истоки русской культуры земли Черемховской». Мы не случайно выбрали Бельск, это старинное село до сих пор считается заповедным и хранит тайны сибирских старожилов на протяжении трех столетий.

В Бельске мы встретились с удивительно молодым на вид, на память и на восприятие Владимиром Иннокентьевичем Кузнецовым. Кто бы знал, что этому, казалось, средних лет крепкому мужчине скоро исполнится 90 лет!

Оказалось, что Владимир Иннокентьевич представляет свой род как род первопоселенцев Бельска, еще до декабристов живших здесь. И действительно, изучая списки первопоселенцев 18 века в Бельской слободе, мы встречаемся с фамилией Кузнецовых.

Как рачительный хозяин, Владимир Иннокентьевич познакомил нас с усадьбой, перенесенным из Поморцево крепким основным домом, замечательной родовой мастерской, благодаря которой строились Кузнецовы, и домом бывшего лавочника хлебом в конце 18, начале 19 века, который также принадлежит ему.

Но самое удивительное — это книга о роде Кузнецовых, написанная двоюродным братом — Берсеневым Анатолием Степановичем, сыном сестры отца Владимира Иннокентьевича — Мариии Михайловны.

Вот эта история

В 1906 году Кузнецов Михаил Иванович и Кобелева Варвара Алексеевна обвенчались, конечно, в знаменитой на всю округу Бельской Сретенской церкви.

Разница в возрасте у них была в 9 лет. Дед рассказывал, что пришлось ждать, пока Варе исполнится 18 лет. Дождался 18-летия, и сразу поженились. Молодую жену Михаил привел в дом своего отца Ивана. Своими дельными предложениями по ведению хозяйства Варвара понравилась свекру.

Осенью свою продукцию крестьяне везли на рынок-базар. Продавали все — мясо, зерно, молочную продукцию и овощи.

Иногда полученные от реализации товара деньги мужики прогуливали в кабаке. Там их дурачили любители легкой наживы. Варвара Алексеевна предложила своему тяте (так невестки раньше называли отца мужа) сначала купить для дома машинку, а уж потом жизнь устраивать. Иван сообразил — дело предлагает невестка! Таким образом, он стал прислушиваться к ее предложениям.

Кузнецов Иннокентий Михайлович

В 1908 году у Кузнецовых родился первенец — Иннокентий (Кеша). Мальчик рос смышленый, быстрый умом. Закончил Кеша приходскую школу. Умел быстро считать в уме, за что его сразу полюбили.

В 8 лет его стали брать с собой на базар (крестьянский рынок). В то время существовали весы, назывались безменом.

Так вот, этот мальчик считал в уме и называл цену в денежном выражении за отпускаемый товар. Мужики его хвалили, давали деньги за работу, а он этим гордился. Гордилась им и вся семья. Быстротой ума он был в свою маму. С раннего возраста его называли Иннокентий Михайлович.

Кузнецов Константин Михайлович

Кузнецова Анисия Михайловна

23 декабря 1913 года по старому стилю, родилась дочь Анисия Михайловна (Нина). Девочка росла предприимчивой, веселой, энергичной.

Кузнецова Мария Михайловна

Началась Октябрьская революция. Братья вернулись с фронта после того, как с Германией заключили мирное соглашение. В революционных событиях и Гражданской войне они участия не принимали (речь о колчаковщине).

Однажды у Михаила (Большака) произошел конфликт с отцом. Михаил заступился за мать Марию, которую собирался побить глава семейства. Отцу Ивану это не понравилось. Говорили, что женобойство в пору моих предков было в порядке вещей. С тех пор Михаил (Большак) с ребятишками перебрался в зимовье на Косой Брод (заимка Баймакова). В 1920 году зимовье принадлежало Кузнецовым. Там были сенокосные угодья. На зиму туда угоняли молодняк. Таким образом, Большак с четырьмя детьми стали жить самостоятельно в этом зимовье.

Что представляло собой зимовье? Это был дом 5х6 метров. В доме была прихожая, справа стояла русская печка. Кухня (куть) была отгорожена заборкой. При входе наверху находились полати. Слева от входа — двуспальная деревянная кровать. Зимой дети спали на печке (на полатях), а отец с матерью на кровати. Летом же располагались в сенях, на вышке, то есть на дому под крышей. Здесь же — вход в глухие сени в дом и в амбар, где хранилось зерно и прочие продукты. В амбаре был подвал, который весной заполняли льдом и снегом. Это был своего рода холодильник.

Кузнецова Лидия Михайловна

В 1919 году у Кузнецовых родилась дочь Лидия Михайловна. Она росла красивой девочкой. Была любимицей родителей, старших братьев и сестер. Повзрослев, вышла замуж, а своих детей не имела. Очень любила племянников.

Кузнецов Николай Михайлович

Кузнецов Иван Михайлович

Кузнецова Александра Михайловна

В 1927 году родилась еще одна малышка — Александра Михайловна. Саша хорошо училась, окончила 6 классов. Во время Великой Отечественной войны работала трактористкой. Вышла замуж в 1946 году, о ее потомстве разговор впереди. 

Кузнецов Яков Михайлович

В 41 год Варвара Алексеевна родила последнего сына — Якова. Это был 1929 год. В 14-летнем возрасте Яков пошел работать на ремонтный завод, а еще дядя Яков для меня был другом и примером службы на флоте.

Жизнь в стране Советов

Скакун Карько

Дети подрастали, стали помогать отцу и матери. Дед Михаил Иванович в период НЭП, где-то с 1924 по 1930 годы жил в достатке. У него было две лошади, одна рабочая, другая ездовая. Скакуна звали Карько, на нем они ездили в город и на рынок. Дед всегда с любовью и грустью вспоминал Карько, который в лихое нэповское время спас Варвару Алексеевну. А дело было так…

Между деревней Лохово и заимкой Баймакова расстояние 12 километров. Однажды зимой посредине пути бабушке перегородили дорогу «охотники» до чужого. Варвара Алексеевна не растерялась, свернула в снег, натянула вожжи и крикнула «Грабят!». Карько на большой скорости обошел бандитов, вышел на дорогу и доставил невредимой хозяйку до своего дома. А бандиты, пока разворачивались, сильно отстали. Дед Михаил Иванович с гордостью рассказывал про своего красавца Карько, а я слушал и мысленно представлял его.

Строительство нового дома

Семья была большая, поэтому Михаил Иванович с Варварой Алексеевной приняли решение строить новый дом. Место выбрали в этой же ограде, недалеко от зимовья. Наняли плотников для строительства. Зимой 1927 или 1928 года рубили лес, хороший, строевой, в верховьях Малой Белой за 20 километров от деревни Чернова. Сплавили плот из бревен вниз по реке до заимки Баймакова. Вытащили бревна и начали строительство. Размеры приличные: 9х8 метров. Дом получился высокий, с большими окнами. В 1961 году его перевезли в Бельск. Мой отец, Степан Прокопьевич, поставил его на Нижней улице, строение № 6. Его легко найти, если идти по переулку к Нижней улице, свернув налево к третьему дому. 

В 1983 году, после смерти мамы, Марии Михайловны, отец Степан Прокопьевич переехал в город Ангарск. Дом продали жителям Бельска. В доме было семь окон, четыре окна выходили на луг и поскотину. Перед окнами проходила дорога. Два окна выходили в ограду (двор) и одно на восток. С той стороны был огород.
Дверь, высокая и широкая, была с северной стороны, вход через сени. При входе справа стояла добротная русская печь. Пристройку называли гобчиком. Здесь находилась прекрасная лежанка и спуск в подполье по лестнице. В зимнее время там хранились овощи. Вверху, рядом с гобчиком, были полати, примерно на метр ниже потолка дома. Далее располагалась прихожая, где стоял обеденный стол с широкими лавками вдоль стен. Справа находилась кухня. В Сибири ее называли куть. В кухне стоял еще один разделочный стол. Слева дом перегораживался заборкой, где была горница. Там стояли спальные кровати, посередине — стол, застланный скатертью, а также шкаф для посуды.

В 1942 году случилось большое наводнение. 10 июля уровень воды поднялся до середины окон. Накануне шли сильные дожди. Все мы, кто жил в это время в доме (дед, бабушка, мама, дядя Ваня, Яков, тетя Шура и Лида) спасались на чердаке в зимовье, в нашей старой избе. Она стояла немного выше. Река прибывала на глазах, затопив большие площади и пошла на спад только 12 июля.

После спада воды, напротив окон, образовалась протока шириной около 100 метров. В последующие годы мы в ней ловили рыбу — ставили сети. Ночью забирались в лодку и лучили острогой. На нос лодки ставилась «коза» (железная решетка), на которой разжигался костер, он и освещал воду. Один человек вел лодку, а второй сидел в носовой части с острогой. Острога — это большая вилка на шесте с зазубринами. Увидев крупную рыбу, наносили  удар острогой. Улов клали в лодку. Обычно в субботу добывали на уху, а потом шли париться в баню. Все Кузнецовы были большие любители попариться. Спиртное после бани не употребляли, а пили только квас. Его делали мастерски! На — ужин редька с квасом.

Я с малых лет задавал деду вопросы: «Что же Бог плохо помогает?» Он обычно отвечал: «На Бога надейся, а сам не плошай» или «Бог-то Бог, да сам не будь плох», «Скоро Бога не умолишь».

Крестьянское ремесло

А жизнь была нелегкая. Горница — было в доме святым местом. Чистота идеальная, кровати все застелены покрывалами с кружевами, подушки взбиты. Садиться и ложиться на кровати в дневное время было дурным тоном. Особенно, не дай Бог, прыгать нам, «мальцам». Да и жалко ломать эту красоту! В горницу все входили без обуви. Полы были застелены домоткаными половиками. Имелся свой ткацкий станок. В весенние месяцы (март и апрель) женщины ткали мешковину, половики. Половики сшивались из самотканых дорожек шириной 70-80 см. Основой такой половичной ткани служили нитки из обработанной конопли.

Работница привязывала шерсть или как ее еще называли, кудель и усаживалась на сидельную доску. Тянула нить, вращала веретеном и накручивала на него готовую нить. У хорошей мастерицы веретено играло в руке и вызывало какое-то музыкальное настроение. Бывало, две или три пряхи запевали немудреные, но душевные песни. Песни рукодельниц вызывали приятные чувства в наших детских душах. К этой работе приучали крестьянских девочек с раннего детства. Мама рассказывала, что после завершения гражданской войны и проведения новыми властями мероприятий по ликвидации безграмотности ее не стали отдавать учиться. Воспротивилась ее бабушка Марья. Она сказала: «Все будут грамотными, а кто прясть и ткать?». Так моя мама не выучилась читать и писать. Но считала она мастерски!

Поперечной набивкой служили дранки, которые готовились из старой одежды. Ткацкий станок, очевидно, переходил из поколения в поколение и был не в каждой крестьянской семье. Собрать и настроить ткацкий станок —  нужны были знания, это передавались по наследству.

Коноплю сеяли на картофельном участке. Колхозникам, после коллективизации, в личное пользование давалось по 60 соток (0,6 га) земли. На ней сажали картошку, коноплю и даже просо. Коноплю осенью вырывали, семена молотили. Из них примитивным прессом выжимали масло. Это было очень вкусно. Мы, мальчишки, ели семена прямо с кожурой. Иногда поджаривали их на сковороде.

Курение конопляной трухи в Сибири не было принято. Нам всегда говорили: «Кто курит коноплю, тот становится дураком или умрет не своей смертью». Кто же хотел быть дураком? В колхозах же сеяли коноплю десятками гектаров.

Зимой коноплю вымачивали через прорубь в озере. Весной ее расстилали тонким слоем на лужайке. Высушенная конопля легко отделяла волокна от ботвы. Далее волокна окончательно обрабатывали на деревянных станках, которые назывались трепало. Из очищенных волокон производилась пряжа или нити для изготовления веревок. Лен не растили. Дед говорил: «Не успевает здесь лен созревать, лето слишком короткое».

Конечно, после вымачивания конопли рыба (карась, гольяны) вымирала. Дед говорил: «Куда подевались караси?». Будучи подростком, я догадался, что они были отравлены продуктами разложения при вымачивании конопли. Конечно, я подробно остановился на этом ремесле потому, что с появлением промышленного производства тканей мастерство наших предков было забыто.

Как правило, делалось это в небольшом водоеме или протоке. И конечно же, подальше от глаз соседа, чтобы не настучал властям, что ты шкуру не сдал государству. В то тяжелое время после забоя шкуры сдавали государству. 

Перед праздничным обедом на Пасху или Рождество дед с бабушкой заходили в горницу, вставали перед иконами и молились с чтением молитв. Запомнились следующие фразы: «Рождество твое Христос, Боже наш…». Затем все садились за стол. Во главе стола сидел дед. Все рассаживались, я садился с правой стороны от деда, а у самовара — бабушка или мама. Дедушка крестился. Рассказывали, раньше все крестились.
А в период моего детства проповедовался атеизм. Поэтому молодые стеснялись креститься. Но молились про себя. В глубине души надеялись, что Бог поможет в трудной жизненной ситуации. Когда же случалось какое-либо несчастье, то и Бога проклинали. Для меня это было непонятно! Как же так? С одной стороны, люди просили Бога, а потом его же и ругали.

В престольные праздники отдыхали. Говорили, что работать — грех! Вроде как запрещено Богом. Вообще, в моем детском воображении по поводу религии возникало много вопросов. 

Однажды мы с дедом поехали за дровами. Было мне около восьми лет. Дед не совсем хорошо себя чувствовал. Перед этим он помолился. В лесу телега зацепилась за дерево. Мы стали освобождать телегу, а тут конь дернулся. Дед от бессилия выругался на лошадь. И мне опять было непонятно: то дед помощи у Бога просит, то ругается на него.

Однажды я задал деду другой вопрос: «А откуда люди появились?». Дед сказал: «В Евангелии сказано, что от Адама и Евы.». Мне это показалось неубедительным. Я посмотрел на деда, его детей и спросил: «Хорошо, а буряты от кого произошли?». У него друзья были с улуса, что на реке Ирети. Это притока реки Малая Белая. Мы часто с ними общались. Дед сделал изумленное лицо. Мои дяди и тети, скрывая улыбки, застыли в ожидании. Затем дед взял деревянную ложку и стукнул меня слегка по лбу и сказал: «Это тебе за то, чтобы во время обеда лишних вопросов не задавал». Я, сдерживая слезы, сказал: «Значит, не от Адама и Евы». Во мне это посеяло сомнение в существовании Бога.

Михайлов день

Особо почитали в семье Михаила Ивановича и Варвары Алексеевны престольный праздник Михайлов день.

В этот день мы праздновали именины деда. Кроме того, уже заканчивались все работы в поле. 

Ко дню празднования готовились тщательно. В доме принимали гостей, родственников, друзей деда. В семье осуждалось увлечение спиртным. Каких-то споров, разборок никогда не было. Спиртное готовили, но в меру. В основном, ставили бражку или самогон. Каждый из гостей чувствовал грань. Гостей усаживали за праздничный стол. На него выставлялось все, вплоть до сдобы и тортов. Закуска употреблялась в определенной последовательности. Конечно, пряности только к чаю. Обычно хозяин на большом блюде или подносе разносил спиртное. Сам же выпивал с гостями понемногу. И если хозяин терял над собой контроль, то это осуждалось на семейных разборах после завершения праздника, в спокойной обстановке. Бывало, такого виновника лишали права разносить спиртное, где ставились столы. Маленьких, подростков до 18 лет за стол со взрослыми не сажали. Даже осуждалось, если ребятня чокались стаканами.

Застолье продолжалось. Стали слышны песни. Обычно запевал один из гостей. У деда были друзья, которые умели петь. Какие же были любимые песни того времени? Вот строка одного куплета:

Живет моя отрада в высоком терему…

Все присутствующие подхватывали песню. Далее пели «Ой, полным полна моя коробушка, есть и ситец и парча…», затем «Что стоишь качаясь, тонкая рябина…». И вот кто-то в другой стороне стола затягивал: «Вез я девушку трактом почтовым. И красива она, под цвет моря глаза и внакидку платочек шелковый». И конечно, огорчал печальный конец: «Кто-то выстрелил девушке в грудь, и она как цветочек увяла..»

Сибирь была местом ссыльных и каторжников. Теперь об этом можно говорить. При монархическом режиме сюда гнали арестантов в кандалах. Позднее свозили их сюда по железной дороге. Об этом слагали песни. Вот одна из них: 

Глухой неведомой тайгою
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.

Петь заканчивали. Анастасия Андреевна, старшая невестка Михаила Ивановича, начинала поднимать всех впляс. Она — мама моих двоюродных братьев. Плясали обычно под гармонь или балалайку. На этих инструментах играла вторая невестка Михаила Ивановича — Валентина Понифатьевна. Это мама моей двоюродной сестры Людмилы, которую я называл Люся или Люська. А если не было инструментов, то играли на ложках, выбирая такт для пляски. Плясали все, кто мог, даже мы, мальчишки. Притопывали, как умели. Но больше выступали в роли наблюдателей.

Пляски сопровождались веселыми частушками:

Папа коней запрягает,
Мама вожжи подает.
Папа маму поцелует,
Мама козырем пойдет.

Эту частушку пел с лесоучастка шофер Афоня. Или гостья из соседней заимки, что была на противоположной стороне реки Белой напевала:

Как у нашего хозяина кудрява голова
Он кудрями потрясет, нам по рюмочке нальет.

Обычно после такого призыва хозяин приглашал за стол, продолжалось чаепитие. Потом опять все шли впляс. Тетя Надя или Анисия Михайловна (Нина), старшая дочь деда, наряжались в сказочных героев. Мушкоровались, так это называлось. Переодевшись, начинали всех смешить. Веселье продолжалось до полуночи. Не припомню, чтобы дарили деду подарки. Не принято было, время непростое было. Для деда была радость, что гости собрались. После полуночи гости разъезжались. Наступала тишина, убирали со столов. Женщины мыли посуду. Беспорядка не оставляли.

Начинались трудовые зимние будни. Женщины вставали рано. Вначале затапливали печь, затем доили коров и готовили завтрак. Дед вставал до восхода солнца, кормил коров, чистил ограду. Ограда всегда содержалась в чистоте! Завтрак начинался в 9 или в 10 часов утра.

Женщины работали на кухне. Готовили еду, стряпали хлеб. Хлеб пекли очень вкусный. Он назывался ковриги. Это как сейчас хлеб «Дарницкий». Но ковриги были раза в три больше. В общем, весь световой день был занят работой. Электричества на заимке Баймакова не было. Зимними вечерами, при керосинной лампе играли в лото, карты или пешки.

С наступлением весны хлопот прибавлялось. В марте начинали вывозить навоз со двора. Так как своих лошадей не было, приходилось ходить на заимку Поморцева, чтобы там взять лошадь. Запрещалось после коллективизации иметь в хозяйстве лошадь, и дальние заимки имели из-за этого большие проблемы. Нужно дров привести, а не на чем. Огород вспахать — тоже целая проблема. У деда были сохи, так во время войны пахали на коровах. Была у нас больная черная корова Зорька. Удои были небольшие, но соху, но с горем пополам, таскала…

И сегодня потомки выживших когда-то с помощью «членов семьи» — Зорьки и Карьки — детей Михаила Ивановича и Варвары Александровны живут в Бельске (и не только), чтят мудрость предков, хранят память о них и обязуются дедушке и пра дедушке охранить родовое имение.

---